— Более четкие формулировки требуются, от ленинских по ложений не отходить, — настаивал Ворошилов.

Остальные, которые в идейных баталиях первой трети XX века не участвовали, а с Хрущевым не спорили в принципе, доклад хвалили как творческое развитие ленинизма.

— Легче всего повторять старое. Это начетничество и духовное убожество, — клеймил большевиков ленинской закалки Кириченко[1410].

Вопрос об отношении к Сталину встал на Президиуме ЦК только 1 февраля, когда Хрущев заговорил о вине Сталина за репрессии в отношении ряда руководителей партии.

— Но Сталина как великого руководителя надо признать, — заявил Молотов.

— Многое пересмотреть можно, но 30 лет Сталин стоял во главе, — поддержал его Каганович.

— Не согласен с товарищем Молотовым, не согласен, что великий продолжатель, — возражал Булганин.

— Мерзости много, правильно говорите, товарищ Хрущев, не можем пройти, но надо продумать, чтобы с водой не выплеснуть ребенка.

С этим мнением Ворошилова Молотов солидаризировался и добавил:

— Правду восстановить. Правда и то, что под руководством Сталина победил социализм. И неправильности надо соразмерить, и позорные дела — тоже факт.

Хрущев подвел итог обсуждению:

— Сталин — преданный делу социализма, но все варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинял. На съезде не говорить о терроре. Надо наметить линию — отвести Сталину свое место. Усилить обстрел культа личности[1411].

9 февраля в повестку дня Президиума ЦК было поставлено сообщение комиссии Поспелова. В нем впервые прозвучали страшные цифры: в 1935–1940 годы «было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1 920 635 человек, из них расстреляно 688 503 человека»[1412]. Хрущев заговорил о возможности обсуждения вопроса о культе личности на съезде. Молотов не был против разоблачения эксцессов культа личности. Но как наиболее опытный политик он лучше других понимал все возможные последствия неосторожных шагов в столь взрывоопасной области:

— На съезде надо сказать. Но при этом сказать не только это. По национальному вопросу Сталин продолжатель дела Ленина. Но 30 лет мы жили под руководством Сталина, индустриализацию провели. После Сталина вышли великой партией.

Хрущев суммировал:

— Не быть обывателями, не смаковать. Развенчать до конца роль личности. Кто будет делать доклад, обдумать[1413].

На Президиуме ЦК 13 февраля было решено внести на пленум предложение: на закрытом заседании прозвучит доклад Хрущева. На пленуме обсуждение этого вопроса не заняло и минуты, что было беспрецедентно. Как отмечал Рудольф Пихоя, «нарушалась традиция подготовки не только съезда, но и вообще сколько-нибудь крупного партийного мероприятия: утверждался доклад, текста которого в это время вообще не существовало»[1414].

Съезд начался 14 февраля. Впервые с XVII съезда Молотов не открывал высший партийный форум. В центре доклада Хрущева — идеи повышения жизненного уровня населения. Теоретическими новациями стали идеи, которые Молотов считал весьма сомнительными: возможности длительного мирного сосуществования двух систем, предотвращения войн на планете и перехода к социализму парламентским путем[1415].

Речь Молотова была задвинута аж на девятое заседание. Он выступал после Цой Ен Гена, присланного вместо себя Ким Ир Сеном. Молотов был сама осторожность. Напомнил об американских планах «сдерживания» и «освобождения», «проникнутых духом агрессии против стран социализма… Мы не должны предаваться благодушию, будто империалистов можно убедить хорошими речами и миролюбивыми планами». Вместе с тем он констатировал, что ЦК «твердо выступил против чуждого марксизму-ленинизму культа личности, сыгравшего в определенный период такую отрицательную роль»[1416].

По итогам съезда в составе Президиума ЦК изменений не произошло, зато состав кандидатов в члены Президиума обновился практически полностью: Брежнев, Жуков, Мухитдинов, Фурцева, Шверник, Шепилов. А Секретариат ЦК состоял уже исключительно из людей Хрущева: Аристов, Беляев, Брежнев, Поспелов, Суслов, Фурцева, Шепилов. Было решено «для улучшения партийной и хозяйственной работы по руководству всей деятельностью по Российской Федерации» создать Бюро ЦК по РСФСР, должность председателя которого совмещалась с постом первого секретаря ЦК КПСС, то есть того же Хрущева.

К началу съезда «секретный доклад» еще предстояло написать. 15 февраля Хрущев в перерыве съезда приехал на Старую площадь с Шепиловым и поручил ему готовить текст. «19 февраля он лично надиктовал стенографистке свои дополнения к докладу, менявшие в значительной степени его концепцию. Хрущев многое вспомнил и рассказал о репрессиях 40-х — начала 50-х годов, создал зловеще-карикатурный образ Сталина-палача, растерявшегося и испугавшегося в первые дни войны. Но важно и то, что Хрущев метил не только в Сталина, но и в его ближайшее окружение»[1417].

Секретный доклад не стенографировался. Поэтому что говорил Хрущев делегатам съезда, точно не известно. Но чувства слушателей передал Николай Байбаков. «Как было не верить ему? Конкретные, жуткие факты, имена, названные им, безусловно проверены и точны. И все же что-то настораживало — особенно какая-то неестественная, срывающаяся на выкрик нота, что-то личное, необъяснимая передержка. Вот Хрущев, тяжело дыша, выпил воды из стакана, воспаленный, решительный… Факты замельчили, утрачивая свою значимость и остроту. Изображаемый Хрущевым Сталин все же никак не совмещался с тем живым образом, который мне ясно помнился. Невольно возникала мысль — это не что иное, как месть Сталину за вынужденное многолетнее подобострастие перед ним»[1418]. 5 марта было принято решение ознакомить с докладом «всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников»[1419].

Немало споров о том, что явилось главным движущим мотивом Хрущева, озвучившего такой секретный доклад, и каково место «фактора Молотова». Наумов утверждает: «Не личные мотивы определяли деятельность Хрущева, хотя они, конечно, присутствовали, а принципиальная позиция, отношение к сталинщине, злоупотреблению власти, к массовому политическому террору»[1420]. Но многие современники и историки объясняли доклад текущими политическими соображениями. Освобождению людей из ГУЛАГа доклад уже не мог способствовать: на начало 1956 года общее число заключенных в СССР составляло 781 тысячу человек (меньше, чем в современной России)[1421]. Уже даже сотрудничавшие с фашистами в годы войны были на свободе и по большей части реабилитированы. Академик Георгий Арбатов считал, что «мотивы борьбы за власть играли большую, а может быть, и очень большую роль в решении Хрущева пойти на разоблачение того, что назвали культом личности Сталина»[1422]. Историк Геннадий Костырченко приходит к выводу, что «главным побудительным мотивом явилось желание свести, что называется, счеты с тем же Молотовым и другими конкурентами в высшей партийногосударственной иерархии»[1423]. Доклад стал средством вброса темы участия в сталинских преступлениях наиболее авторитетных членов Президиума, Молотова — в первую очередь. Сам-то первый секретарь не каялся за свое участие в репрессиях, он обвинял других.

Молотов о